Неточные совпадения
Эта неожиданная и невольная смелость Серебряного озадачила Иоанна. Он вспомнил, что уже не
в первый раз Никита Романович говорит с ним так откровенно и прямо. Между тем он, осужденный на смерть, сам добровольно
вернулся в Слободу и отдавался на
царский произвол.
В строптивости нельзя было обвинить его, и царь колебался, как принять эту дерзкую выходку, как новое лицо привлекло его внимание.
Так Махметкул и
вернулся восвояси «с немалою добычею и пленом», а Строгановы послали
в Москву просьбу, чтобы им позволили ходить войной на сибирцев; царь отписал Строгановым, чтобы они всех бунтовщиков и изменников воевали и под руку
царскую приводили.
«Сам приказчик Никифор Федорович сегодня
вернувшись из Мценска, сказывал: «Всех бунтовщиков переловили и
в тюрьму посадили. Добирались до
царской фамилии, ан не на того напали. Он тут же
в тюрьме-то был ряженый, они и говорят: «Не мы, так наши дети, наши внуки». Тут-то их уже, которых не казнили, сослали со всем родом и племенем».
Когда
в третий раз царь набрал полную чашу и стал подносить ее к губам, сокол опять разлил ее. Царь рассердился и, со всего размаха ударив сокола об камень, убил его. Тут подъехали
царские слуги, и один из них побежал вверх к роднику, чтобы найти побольше воды и скорее набрать полную чашу. Только и слуга не принес воды; он
вернулся с пустой чашкой и сказал: «Ту воду нельзя пить:
в роднике змея, и она выпустила свой яд
в воду. Хорошо, что сокол разлил воду. Если бы ты выпил этой воды, ты бы умер».
Можно сказать, что и
в среде наших самых выдающихся эмигрантов немного было таких стойких защитников своего исповедания веры, как Толстой. Имена едва ли только не троих можно привести здесь, из которых один так и умер
в изгнании, а двое других
вернулись на родину после падения
царского режима: это — Герцен, Плеханов и Кропоткин.
Ксения Яковлевна Строганова стала
в этот день княгиней Сибирской. Уж более недели, как всю усадьбу с быстротою молнии облетела весть, что осыпанный
царскими милостями завоеватель Сибири Ермак
вернулся к Строгановым, чтобы вести свою обрученную невесту к алтарю.
В этот вожделенный день возвращения жениха Ксения Яковлевна проснулась особенно печальной. Находившаяся при ней Домаша заметила это и спросила...
— Благодарить тебе меня не за что — я забочусь о счастии вас обоих.
Вернусь в Москву, буду бить челом государю о твоем прощении, о снятии опалы с рода твоего; не поможет моя стариковская просьба — брата Никиту умолю, любимца
царского, а тебя от
царского гнева вызволю…
Первое время он думал было последовать совету Ермака Тимофеевича и
вернуться, отъехав на несколько сотен верст, с заявлением, что его ограбили лихие люди, но молодое любопытство взяло верх над горечью разлуки с Домашей, и он
в конце концов решил пробраться
в Москву, поглядеть на этот город хором боярских и
царских палат, благо он мог сказать Семену Иоаникиевичу, что лихие люди напали на него под самой Москвой.
В его голове созрел для этого особый план.
Ждала Ивана Кольца и Ксения Яковлевна. Веря теперь уже совершенно
в непреложность слов Мариулы, уже отчасти исполнившихся, обрученная невеста Ермака Тимофеевича не сомневалась ни минуты, что доблестный есаул привезет Ермаку Тимофеевичу
царское прощение. Тогда уничтожатся препятствия к их браку. Он
вернется сюда и поведет ее к алтарю.